Уильям Смит. СЛОВАРЬ ГРЕЧЕСКИХ И РИМСКИХ ДРЕВНОСТЕЙ.

SENATUS. Во всех античных республиках управление было разделено между сенатом и народным собранием, а в случаях, когда, как в Спарте, во главе управления стоял царь, он являлся немногим более, чем администратором. В древнейшие времена сенат всегда рассматривался как собрание старейшин, каково, собственно, и было значение римского слова senatus, как и спартанского γερουσία, а его члены избирались из национальной знати. Число сенаторов в античных республиках всегда было четко взаимосвязано с числом триб, составлявших народ [BOULE, GERUSIA]. Поэтому в древности, когда Рим состоял только из одной трибы, его сенат включал сто членов (senatores, сенаторы, или patres, отцы; ср. PATRICII, патриции), а когда сабинская триба тициев была объединена с латинской трибой рамнов, число сенаторов возросло до двухсот (Dionys. II. 47; Plut. Rom. 20). Это число было еще раз увеличено на сотню, когда в римское государство вошла третья триба луцеров. Дионисий (III. 67) и Ливий (I. 35) относят последнее событие к правлению Тарквиния Древнего; Цицерон (de Re Publ. II. 20), соглашаясь с этими двумя историками по данному вопросу, утверждает, что Тарквиний удвоил число сенаторов; в соответствии с этим приходится считать, что до Тарквиния сенат состоял из 150 членов. Однако это разногласие можно объяснить предположением, что ко времени Тарквиния Древнего ряд мест в сенате оказался вакантным, и он заполнил их одновременно с включением в сенат 100 луцеров; либо что Цицерон рассматривал луцеров как вторую или новую половину народа, в противоположность двум другим трибам, и поэтому ошибочно считал их сенаторов второй или новой половиной этого государственного органа. Новые сенаторы, добавленные Тарквинием Древним, отличались от принадлежавших к двум более древним трибам тем, что к ним обращались patres minorum gentium (отцы младших родов), подобно тому, как ранее сенаторы, представлявшие тициев, точно так же отличались от представителей рамнов (Dionys. II. 57). Сервий Туллий не внес никаких изменений в состав сената, но при Тарквинии Гордом численность сенаторов, как сообщается, очень сильно сократилась, поскольку тиран многих казнил, а других отправил в изгнание. Однако, как представляется, это сообщение сильно преувеличено, и вполне правдоподобно предположение Нибура (Hist. of Rome, I. p. 526) о том, что некоторые вакансии в сенате образовались из-за того, что многие сенаторы отправились в изгнание вместе с тираном. Возникшие вакансии немедленно после образования республики заполнил Л. Юний Брут, как утверждают некоторые авторы (Liv. II. 1), или, согласно Дионисию (V. 13), Брут и Валерий Публикола, а согласно Плутарху (Publ. 11) и Фесту (s. v. Qui patres) — только Валерий Публикола. Однако все согласны в том, что лица, ставшие тогда сенаторами, были знатными плебеями всаднического ранга. Дионисий утверждает, что сначала знатнейшие из плебеев были возвышены до ранга патрициев, а затем из их числа были набраны новые сенаторы. Но это выглядит несовместимым с названием, которым они обозначались. Если бы они были патрициями, то подобно остальным назывались бы отцами (patres), тогда как сообщается, что новые сенаторы отличались от прежних именем «приписанные» (conscripti) (Liv. II. 1; Festus, s. v. Conscripti и adlecti). Поэтому с тех пор традиционным обращением к сенату в целом всегда было: patres conscripti, то есть, patres et conscripti. Существует сообщение о том, что всего новых сенаторов было 164 (Plut. Publ. 11; Festus, s. v. Qui patres); но, как справедливо отметил Нибур, это фальсификация, возможно, Валерия Анциата, противоречащая всей последующей истории.

С этих пор численность сенаторов, по-видимому, неизменно оставалась равной тремстам в течение нескольких столетий (Liv. Epit. 60). Г. Семпроний Гракх впервые попытался осуществить изменение, но в чем именно оно заключалось — неясно. В эпитоме Ливия ясно утверждается, что он намеревался добавить 600 всадников к 300 сенаторам, в результате чего сенат состоял бы из 900 членов и всадники получили бы в нем значительное преобладание. Это выглядит как бессмыслица. (Göttling, Gesch. d. Röm. Staatsv. p. 437). Плутарх (C. [p. 1017] Gracch. 5, сл. ) утверждает, что Гракх включил в сенат 300 всадников, которых ему было позволено избрать из общего числа всадников, и что он передал судебные комиссии новому сенату, состоящему из 600 членов. Это сообщение, по-видимому, основано на путанице между судебным законом (lex judiciaria) Г. Гракха и последующим законом Ливия Друза (Walter, Gesch. d. Röm. Rechts, p. 244); все прочие авторы, упоминающие судебный закон Г. Гракха, не говорят ни о каком изменении или увеличении числа сенаторов, но просто утверждают, что он передал судебные комиссии от сената всадникам, в ведении которых они оставались до трибуната Ливия Друза. Последний предложил, чтобы — поскольку сенат состоял из 300 членов, — туда было добавлено (ἀριστίνδην, руководствуясь знатностью происхождения) равное количество всадников и чтобы в дальнейшем судьи избирались из этого сената, состоящего из 600 членов (Appian. B. C. I. 35; Aurel. Vict. de Vir. Illustr. 66; Liv. Epit. 71). Однако после смерти Ливия Друза этот закон был отменен самим сенатом, в пользу которого он был предложен, и численность сената вновь составила 300 членов. В ходе гражданской войны Мария и Суллы в сенате должно было образоваться много вакансий. Сулла во время своей диктатуры не только заполнил эти вакансии, но и увеличил число сенаторов. Об этом увеличении нам определенно известно только то, что он распорядился избрать в сенат около 300 наиболее выдающихся всадников (Appian. B. C. I. 100), но нигде не упоминается, на сколько он реально увеличил численность сенаторов. Однако с этих пор сенат, по-видимому, включал от 500 до 600 членов (Cic. ad Att. I. 14). Юлий Цезарь довел число сенаторов до 900 и предоставлял это высокое звание даже простым солдатам, вольноотпущенникам и иноземцам (peregrini) (Dion Cass. XLIII. 47; Suet. Caes. 80). Такой произвол при избрании недостойных лиц в сенат и бесконтрольном увеличении его численности повторялся и после смерти Цезаря, ибо в одном случае насчитывалось более тысячи сенаторов (Suet. Aug. 35). Август очистил сенат от недостойных членов, презрительно прозванных народом «замогильными сенаторами» (Orcini senatores), снизил его численность до 600 (Dion Cass. LIV. 14) и приказал, чтобы список сенаторов всегда был доступен для общественного ознакомления (Dion Cass. LV. 3). По-видимому, в течение первых столетий империи это число оставалось в целом неизменным; но, поскольку все зависело от воли императора, вряд ли можно ожидать, что будет найдено постоянное и определенное число сенаторов (Dion Cass. LIII. 17). В последующий период империи их число вновь резко сократилось.

Говоря о праве быть избранным в сенат и о способе избрания сенаторов, следует различать несколько периодов римской истории. Ранее господствовало мнение, основанное на Ливии (Liv. I. 8) и Фесте (s. v. Praeteriti senatores) и в наше время нашедшее поддержку у Гушке и Рубино, будто бы в древнейший период римской истории цари назначали членов сената по своему собственному усмотрению. Нибур и его последователи попытались показать, что народ (populus) Рима был истинным сувереном, что вся власть, принадлежавшая царям, делегировалась им народом и что сенат являлся собранием, формировавшимся по принципу представительства, так что он представлял народ и его члены избирались народом. Дионисий (II. 14) также утверждает, что сенаторов выбирал народ, но его описание выборов ошибочно, ибо он считает, что с сенатом, состоящим только из ста членов, уже были связаны три трибы и что сенаторы избирались куриями. Нибур (I. p. 338) полагает, что каждый род направлял для представительства в сенате декуриона, являвшегося его старейшиной; Гётлинг (p. 151, ср. p. 62), с другой стороны, делает несколько более правдоподобное предположение о том, что каждая декурия (δεκάς Дионисия), включавшая либо часть одного рода, либо части нескольких более мелких родов, должна была назначить одного пожилого человека, представлявшего ее в сенате, и одного более молодого в качестве всадника. Это предположение устраняет трудность, связанную с декурионами, на которую указал Вальтер (Gesch. d. Röm. Rechts, p. 23, n. 12); ибо декурион являлся командиром армейского подразделения и как таковой не мог быть находиться в возрасте сенатора. Согласно этой теории, каждая курия была представлена десятью, каждая триба — сотней, а весь народ — тремястами сенаторами, сохранявшими свое достоинство пожизненно. Но эту теорию невозможно принять, так как приходится либо пренебречь почти всеми античными источниками, либо согласиться с прежним мнением о том, что сенаторов назначал царь. Плебеи как таковые не были представлены в сенате, ибо те случаи, когда упоминается о предоставлении плебеям сенаторского достоинства, например, в правление Тарквиния Древнего и после отмены царской власти, могут быть расценены только как единовременные мероприятия, которые правительство было вынуждено осуществить по ряду причин, вовсе не намереваясь назначать представителей плебса (Niebuhr, I. p. 526, сл.). Численность таких плебейских сенаторов в любом случае должна быть значительно меньше, чем заявляют источники, ибо ни один плебейский сенатор не называется до 439 г. до н.э. , когда Спурий Мелий упомянут как сенатор. Сам сенат, по-видимому, оказывал некоторое влияние на избрание новых членов, поскольку мог возражать против избранного лица (Dionys. VII. 55). Сенат подразделялся на декурии, соответствовавшие куриям. Когда сенат состоял только из ста членов, существовало, соответственно, десять декурий сенаторов; и десять сенаторов, по одному от каждой декурии, формировали decem primi («десять первых»), которые представляли десять курий. После того, как в сенат были включены представители двух других триб, рамны и их «десять первых» некоторое время сохраняли превосходство над другими трибами (Dionys. II. 58, III. 1; Plut. Num. 3) и голосовали раньше их (Dionys. VI. 84). Первым из «десяти первых» был принцепс сената, назначаемый царем (Dionys. II. 12; Lyd. de Mens. I. 19) и одновременно являвшийся стражем города (custos urbis) [PRAEFECTUS URBI]. О возрасте, в котором человек мог быть избран в сенат в царский период, мы знаем только то, на что указывает само название «сенатор», то есть, что это были люди пожилого возраста (ср. Becker, Röm. Alterth. vol. II. pt. II p. 385, сл.).

После основания республики избрание сенаторов перешло из рук царей в руки [p. 1018] магистратов: консулов, консулярных трибунов и затем цензоров (Liv. II. 1; Festus, s. v. Praeteriti senatores). Но право избрания сенаторов, принадлежащее республиканским магистратам, ни в коем случае не было произвольным, ибо сенаторы всегда назначались из всадников, либо из тех, кто ранее получил от народа магистратуру, так что в действительности кандидатов в сенат всегда называл сам народ. С 487 г. до н.э. принцепс сената более не назначался пожизненно, но стал магистратом, назначаемым куриями, и «отцы младших родов» также могли получить эту должность (Niebuhr, II. p. 119). Более того, представляется, что все курульные магистраты (от квестора и выше) в силу своей должности имели место в сенате, которое сохраняли по истечении годичного срока своих полномочий, и именно из этих экс-магистратов обычно заполнялись вакансии, возникавшие в сенате.

После учреждения цензуры только цензоры имели право избирать в сенат новых членов из числа экс-магистратов и исключать из него тех, кого считали недостойными (Zonar. VII. 19; cf. Cic. de Leg. III. 12) [CENSOR]. Исключение осуществлялось просто путем пропуска имен и невнесения их в список сенаторов, в связи с чем таких людей называли «пропущенными сенаторами» (praeteriti senatores) (Fest. s. v.). В исключительных случаях старейшему из экс-цензоров предоставлялась диктаторская власть для избрания новых членов сената (Liv. XXIII. 22). Таким образом, с одной стороны, цензоры были ограничены в своем выборе теми лицами, которые уже получили доверие народа, а с другой стороны, трибунский закон Овиния прямо предписывал им избирать “ex omni ordine optimum quemque curiatim” (Fest. l. c.). Нибур (I. p. 527) относит этот неясный закон Овиния ко времени, предшествующему включению в сенат conscripti, однако он явно датируется значительно более поздним периодом и был задуман как руководство для цензоров, как сам Нибур впоследствии и признал (II. p. 408, n. 855; ср. Walter, p. 100, n. 68). Сословие, упомянутое в данном законе — это сенаторское сословие, то есть, лица, имеющие право на включение в сенат на основании ранее занимаемых должностей (Liv. XXII. 49). Выражение curiatim крайне трудно объяснить; по мнению некоторых, оно означает, что новые сенаторы назначались только с согласия сената (Dionys. VII. 55; Cic. Philip. V. 17) и в присутствии ликторов, представлявших курии.

С того времени, как курульные магистраты получили право занимать места в сенате, следует разграничивать два класса сенаторов, а именно — действительных сенаторов, то есть, тех, кому магистраты или цензоры регулярно предоставляли это высокое положение, — и тех, кто, в силу занимаемой в настоящий момент или ранее должности, имел право заседать и выступать в сенате (sententiam dicere, jus sententiae), но не голосовать (Gellius, III. 18; Festus, s. v. Senatores). К этому сенаторскому сословию принадлежали также верховный понтифик и фламин Юпитера. Все эти сенаторы, как уже было сказано, не имели права голосовать, но после окончания голосования могли подойти и присоединиться к той или иной партии, в связи с чем и получили название senatores pedarii (педарии — голосующие ногами), — обращение, которое позднее применялось к младшим сенаторам, не являвшимся консулярами (Gell. l. c.; ср. Niebuhr, II. p. 114; Walter, p. 144, и особенно Becker, l. c. p. 431, сл.; F. Hofmann, Der Röm. Senat, p. 19, сл.). Единственное нарушение порядка при избрании членов сената было допущено Аппием Клавдием Цеком, который включил в сенат сыновей вольноотпущенников (Liv. IX. 29, 46; Aur. Vict. de Vir. Illustr. 34); но его действия были объявлены незаконными и не имели дальнейших последствий.

Когда со временем все государственные должности стали равно доступны плебеям и патрициям и когда большинство должностей стали занимать первые, их число в сенате, естественно, пропорционально увеличилось. Постепенно сенат превратился в собрание, представляющее народ, как раньше оно представляло populus, и вплоть до последнего века республики считалось, что сенаторское достоинство предоставляется народом (Cic. pro Sext. 65, de Leg. III. 12, c. Verr. IV. 11, pro Cluent. 56). Но, несмотря на свой кажущийся народным характер, сенат никогда не был народным или демократическим собранием, ибо теперь его члены принадлежали к знати (nobiles), столь же аристократичной, как и патриции [NOBILES]. Должность принцепса сената, отделенная от должности городского претора, теперь предоставлялась цензорами и первоначально только старейшему из экс-цензоров (Liv. XXVII. 11), но впоследствии любому сенатору, которого они сочтут наиболее достойным, и если против него не выдвигалось никакого обвинения, то он переизбирался на следующий люстр. Хотя эта должность и была весьма почетной, но не приносила ни власти, ни преимуществ (Zonar. VII. 19) и даже не давала права председательствовать на заседаниях сената, которое принадлежало лишь магистратам, имевшим право созывать сенат (Gell. XIV. 7; Cic. de Leg. III. 4).

Нибур предположил (III. p. 406), что сенаторский ценз в Риме существовал в начале второй Пунической войны, но слова Ливия (XXIV. 11), на которых основано его предположение, представляются слишком туманными, чтобы принять этот вывод. Гётлинг (p. 346) на основании Цицерона (ad Fam. XIII. 5) высказывает догадку, что впервые сенаторский ценз был учрежден Цезарем, но текст Цицерона еще менее убедителен, чем текст Ливия, поэтому мы можем уверенно считать, что на протяжении всего республиканского периода никакого ценза не существовало (Plin. H. N. XIV. 1), хотя сенаторы, конечно, всегда принадлежали к самым состоятельным классам. Учреждение ценза для сенаторов относится уже ко временам империи. Август сначала установил его в размере 400 000 сестерциев, затем повысил, удвоив эту сумму, и, наконец, довел даже до 1 200 000 сестерциев. Сенаторы, имущество которых было меньше этой суммы, получали субсидии от императора, чтобы ее достичь (Suet. Aug. 41; Dion Cass. LIV. 17, 26, 30, LV. 13). Впоследствии, видимо, вошло в обычай удалять из сената лиц, утративших имущество из-за собственной расточительности и безнравственности, если они не покидали сенат по своей воле (Tacit. Annal. II. 48, XII. 52; Suet. Tib. 47). Кроме того, очистив сенат от недостойных членов, Август привнес в него новый живительный элемент, приглашая людей из муниципий, колоний и даже провинций (Tacit. Annal. III. 55, XI. 25; Suet. Vesp. 9). Когда житель провинции удостаивался такой чести, говорили, что провинция получила jus [p. 1019] senatus. Провинциалы, становившиеся сенаторами, конечно, переезжали в Рим и (за исключением выходцев из Сицилии или Нарбоннской Галлии) не имели права посещать свои родные страны без специального разрешения императора (Tacit. Annal. XII. 23; Dion Cass. LII. 46, LX. 25). Позднее от провинциальных кандидатов в сенат всегда ожидалось, что они будут приобретать земельную собственность в Италии, чтобы сделать Рим или Италию своим новым домом (Plin. Epist. VI. 19). В целом, однако, на протяжении первых столетий империи всадники оставались «рассадником сената» (seminarium senatus), как и в конце республики.

Относительно возраста, в котором человек мог стать сенатором, для республиканского периода у нас нет ясных свидетельств, хотя, по-видимому, он был определен каким-то обычаем или законом, ибо сенаторский возраст (aetas senatoria) часто упоминается, особенно в последний период республики. Но можно установить вероятный возраст методом индукции. Известно, что согласно закону о возрасте (lex annalis) трибуна Виллия для квестуры был установлен возраст 31 год (Orelli, Onom. Tull. vol. III p. 133). И, поскольку квестор мог быть включен в сенат сразу после истечения срока своей должности, можно предположить, что самый ранний возраст, в котором человек мог стать сенатором, составлял 32 года. Наконец, Август установил сенаторский возраст в 25 лет (Dion Cass. LIII. 20), и, по-видимому, это оставалось неизменным на протяжении всего периода империи.

Сенаторы не имели права заниматься коммерческой деятельностью. В начале второй Пунической войны некоторые сенаторы, видимо, нарушили этот закон или обычай и, чтобы предотвратить повторение подобных случаев, несмотря на активное сопротивление сената, был принят закон о том, что сенатор не имеет права владеть судном вместимостью более 300 амфор, — ибо считалось, что этого будет достаточно для перевозки в Рим продукции их поместий (Liv. XXI. 63). Однако из текстов Цицерона (c. Verr. V. 18) ясно, что этот закон часто нарушался.

В период республики, а также, вероятно, и в царский период, регулярные заседания сената (senatus legitimus) происходили в календы, ноны и иды каждого месяца (Cic. ad Q. Frat. II. 13); чрезвычайные заседания (senatus indictus) могли созываться в любой день, за исключением несчастливых (atri) и комициальных (Cic. ad Q. Frat. II. 2). Право созывать сенат в царский период принадлежало царю и его наместнику, стражу города (Dionys. II. 8; PRAEFECTUS URBI). В республиканский период это право перешло к курульным магистратам, а затем и к трибунам. В период империи консулы, преторы и трибуны продолжали пользоваться этой привилегией (Dion Cass. LVI. 47, LIX. 24; Tacit. Hist. IV. 39), хотя императоры также ею обладали (Dion Cass. LIII. 1, LIV. 3). Если сенатор не являлся в день заседания, он подлежал штрафу и с него взимался залог (pignoris captio) до тех пор, пока он не выплатит штраф (Gellius, XIV. 7; Liv. III. 28; Cic. de Leg. III. 4, Philip. I. 5; Plut. Cic. 43). В императорский период штраф за неявку без уважительных причин был повышен (Dion Cass. LIV. 18, LV. 3, LX. 11). В конце республики было установлено, что в феврале, во все дни, когда сенат по закону имеет право собираться, он должен принимать иностранных послов, и никакие иные вопросы не должны обсуждаться до тех пор, пока эти дела не будут урегулированы (Cic. ad Q. Frat. II. 13, ad Fam. I. 4).

Заседания сената всегда проводились в местах (curiae, senacula), инавгурированных авгурами [TEMPLUM]. Самым древним местом заседаний была курия Гостилия, и первоначально только в ней могло быть принято постановление сената. Впоследствии однако, с этой целью использовались несколько храмов, например, храм Согласия, место рядом с храмом Беллоны [LEGATUS] и рядом с Капенскими воротами (Festus, s. v. Senacula; Varro, de Ling. Lat. V. 155, 156). При императорах сенат собирался и в других местах: при Цезаре было начало строительство курии Юлия, необычайно великолепного здания; но впоследствии заседания сената нередко проводились в доме консула.

Когда в древнейшие времена царь или страж города, справившись о воле богов путем ауспиций, созывал сенат (senatum edicere, convocare), он открывал заседание словами: “Quod bonum, faustum, felix fortunatumque sit populo Romano Quiritibus” («Ради блага, счастья, успеха и удачи римского народа квиритов») и затем представлял собранию (referre, relatio) свое предложение. Затем председатель призывал членов сената обсудить вопрос, и по окончании дискуссии каждый из них голосовал. Решение всегда принималось большинством голосов. Большинство определялось либо путем numeratio, либо путем discessio, то есть, либо председательствующий подсчитывал голоса (Festus, s. v. Numera), либо все, кто голосовал одинаково, собирались вместе и таким образом отделялись от тех, кто голосовал иначе. По-видимому, этот последний способ голосования в более поздние времена стал обычным и, согласно Капитону (ap. Gell. XIV. 7), единственно легитимным. [SENATUSCONSULTUM].

Вопросы, рассматриваемые сенатом, частично касались внутренних государственных дел, частично законодательства, частично финансов, и ни одну меру нельзя было представить народу без предварительного обсуждения и подготовки в сенате. Таким образом, сенат являлся посредником, через которого должны были проходить все правительственные дела: он рассматривал и обсуждал любые мероприятия, которые царь считал нужным осуществить, и, с другой стороны, полностью контролировал народное собрание, которое могло лишь принять или отклонить представленное ему предложение сената. После смерти царя и до избрания его преемника царское достоинство передавалось «десяти первым» (Liv. I. 17), каждый из которых по очереди обладал этим достоинством в течение пяти дней. Сначала решение о кандидате на царскую власть принимал интеррекс, который затем предлагал его сенату в целом, и если сенат соглашался с его выбором, интеррекс данного дня, по приказанию сената, предлагал кандидата в комициях и проводил голосование о его кандидатуре (Dionys. II. 58, III. 36, IV. 40, 80; ср. Walter, p. 25, n. 28). Затем авгуры справлялись о воле богов, и если боги также одобряли избрание (Liv. I. 18), проводилось второе народное собрание, на котором авгуры объявляли об одобрении богов. Таким образом царю вручались полномочия, связанные с его должностью.

В период республики право созывать сенат первоначально принадлежало только диктаторам, преторам или консулам, интеррексам и городским префектам, которые, подобно прежним царям, предлагали [p. 1020] сенату вопросы для обсуждения. Сначала власть сената была такой же, как и при царях, если не больше: сенат осуществлял общий надзор за общественным благосостоянием, контроль над всеми религиозными вопросами, управление всеми сношениями с другими народами; он объявлял набор войск, регулировал налоги и пошлины; словом, обладал верховным контролем над всеми доходами и расходами. Порядок выступления и голосования сенаторов определялся их рангом, то есть, принадлежностью к majores (старшим) или minores (младшим) (Cic. de Re Publ. II. 20; Dionys. VI. 69, VII. 47). Однако после децемвирата различие рангов, по-видимому, исчезло, и даже во время децемвирата известны случаи, когда сенаторы выступали без определенного порядка (Dionys. VI. 4, 16, 19, 21; Liv. III. 39, 41). Вероятно также, что после децемвирата вакансии в сенате обычно заполнялись экс-магистратами, что стало теперь более осуществимым благодаря увеличению числа магистратов. Народные трибуны также получили доступ к прениям в сенате (Liv. III. 69, VI. 1); но пока еще не имели в нем мест, а сидели напротив открытых дверей курии (Val. Max. II. 2 § 7). Ранее сенат имел право предлагать комициям кандидатов на магистратуры, но теперь это право было утрачено: центуриатные комиции стали вполне свободны в отношении выборов и более не зависели от предложений сената. Только курии еще сохраняли право утверждать выборы, но в 299 г. до н.э. их вынудили заранее одобрить любых магистратов, избранных комициями (Cic. Brut. 14; Aurel. Vict. de Vir. Illustr. 33), и вскоре это стало правилом благодаря закону Мения (Orelli, Onom. Tull. vol. III p. 215). Когда наконец курии перестали собираться ради этой пустой демонстрации власти, сенат занял их место и с тех пор во время выборов, а вскоре после этого — и в законодательных вопросах он должен был заранее одобрить то решение, которое примут комиции (Liv. I. 17). После принятия закона Гортензия постановления трибутных комиций приобрели силу закона даже без утверждения сената. Таким образом, исходное положение дел постепенно изменилось на прямо противоположное, и сенат утратил очень важные составляющие своей власти, которые перешли к трибутным комициям [TRIBUNUS PLEBIS]. В отношении центуриатных комиций, однако, древнее правило все еще действовало, ибо они рассматривали законы, объявления войн, мирные договоры, соглашения и т.д. и выносили решения по ним по предложению сената (Walter, p. 132).

Таким образом, можно кратко суммировать полномочия сената после того, как оба сословия заняли положение полного равенства. Сенат по-прежнему осуществлял верховный надзор за всеми религиозными вопросами (Gellius, XIV. 7); он определял, каким образом следует вести войну, какие легионы предоставить в распоряжение командующего и следует ли набрать новые; он принимал решение о том, в какие провинции отправятся консулы и преторы [PROVINCIA] и чей империй должен быть продлен. Уполномоченные, обычно направлявшиеся для организации управления вновь завоеванными странами, всегда назначались сенатом (Liv. XLV. 17; Appian. de Reb. Hisp. 99, de Reb. Pun. 135; Sallust. Jug. 16). Все посольства для заключения мира или соглашений с иностранными государствами отправлялись сенатом, и сами такие посольства обычно состояли из десяти сенаторов (Polyb. VI. 13; Liv. passim.). Только сенат вел переговоры с иноземными послами (Polyb. l. c.; Cic. c. Vatin. 15) и принимал жалобы от покоренных или союзных народов, всегда считавших сенат своим общим патроном (Liv. XXIX. 16, XXXIX. 3, XLII. 14, XLIII. 2; Polyb. l. c.). В силу своего положения патрона сенат также решал все споры, возникающие между муниципиями и колониями в Италии (Dionys. II. 1; Liv. IX. 20; Varro, de Re Rust. III. 2; Cic. ad Att. IV. 15, de Off. I. 10) и карал все тяжкие преступления, совершаемые в Италии и угрожающие общественному миру и безопасности (Polyb. l. c.). Даже в самом Риме судьи (judices), на рассмотрение которых претор передавал важные дела, как государственные, так и частные, выбирались из числа сенаторов (Polyb. VI. 17), а в исключительных случаях сенат назначал специальные комиссии для расследования (Liv. XXXVIII. 54, XXXIX. 14, XL. 37, 44, сл.); но такая комиссия требовала одобрения народа, если рассматривалось уголовное преступление, совершенное гражданином (Polyb. VI. 16; Liv. XXVI. 33, сл.). Когда республика находилась в опасности, сенат мог вручить магистратам неограниченную власть с помощью формулы “videant consules, ne quid respublica detrimenti capiat” («Пусть консулы позаботятся, чтобы республика не претерпела ущерба»). (Sallust. Cat. 29; Caes. B. C. I. 5, 7), что было равносильно объявлению в городе военного положения. Это общее попечение о внутреннем и внешнем благополучии республики включало, как и ранее, право распоряжаться необходимыми для данных целей финансами. Поэтому все государственные доходы и расходы находились в прямом управлении сената, а цензоры и квесторы являлись лишь его исполнителями или агентами [CENSOR; QUAESTOR]. Все расходы на содержание армии требовали предварительного одобрения сената, и сенат мог даже отказать возвращающемуся военачальнику в триумфе, не выделив на это необходимых денег (Polyb. VI. 15). Однако известны случаи, когда военачальник праздновал триумф без согласия сената (Liv. III. 63, VII. 17, IX. 37).

Сколько членов сената должно было присутствовать, чтобы заседание имело законную силу, — неясно, хотя, по-видимому, этот вопрос как-то регулировался (Liv. XXXVIII. 44, XXXIX. 4; Cic. ad Fam. VIII. 5; Festus, s. v. Numera), и отмечен один случай, в котором требовалось присутствие как минимум ста сенаторов (Liv. XXXIX. 18). Председательствующий магистрат излагал дело и, поскольку сенаторы сидели в следующем порядке: принцепс сената, консуляры, цензории, претории, эдилиции, трибуниции, квестории, — естественно предположить, что в этом же порядке они высказывали свое мнение и голосовали (Suo loco sententiam dicere, Cic. Philip. V. 17, XIII. 13, сл., ad Att. XII. 21). В конце республики порядок опроса сенаторов, по-видимому, зависел от усмотрения председательствующего консула (Varro, ap. Gell. XIV. 7), который обращался к каждому сенатору, называя его имя (nominatim, Cic. c. Verr. IV. 64); но обычно он начинал с принцепса сената (Cic. pro Sext. 32) или с избранных консулов, если они присутствовали (Sallust. Cat. 50; Appian. B. C. II. 5). Как правило, консул в течение всего года придерживался того порядка, который он установил первого января (Suet. Caes. 21). [p. 1021] Сенатор, которому предложили высказаться, мог говорить без ограничений и даже затрагивать вопросы, не связанные напрямую с темой (Cic. de Leg. III. 18; Gellius, IV. 10; Tacit. Ann. II. 38, XIII. 39; ср. Cic. Philip. VII). Председатель по своему усмотрению решал, какое из высказанных мнений он поставит на голосование, а какое пропустит (Polyb. XXXIII. 1; Cic. ad Fam. I. 2, X. 12; Caes. B. C. I. 2). Лица, не являвшиеся действительными членами сената, а лишь имевшие в нем место в силу занимаемой в настоящий момент или ранее должности, не имели права голосовать (Gellius, XIII. 8). Когда постановление сената принималось, консулы приказывали секретарю записать его в присутствии нескольких сенаторов, особенно тех, которые были наиболее заинтересованы в нем или наиболее активны при его внесении (Polyb. VI. 12; Cic. de Orat. III. 2, ad Fam. VIII. 8) [SENATUSCONSULTUM]. Не разрешалось проводить заседание сената до восхода или продолжать его после заката (Varro, ap. Gell. l. c.); однако в исключительных случаях это правило не соблюдалось (Dionys. III. 17; Macrob. Sat. I. 4).

В период поздней республики Сулла, Цезарь и прочие различными средствами снизили значение сената, и во многих случаях он играл роль всего лишь инструмента в руках власть имущих. Так было подготовлено деспотическое правление императоров, при котором сенат также был марионеткой и послушным инструментом принцепса. Сам император обычно являлся принцепсом сената (Dion Cass. LIII. 1, LVII. 8, LXXIII. 5) и имел полномочия созывать как регулярные, так и чрезвычайные заседания (Dion Cass. LIV. 3; Lex de imperio Vespas.), хотя консулы, преторы и трибуны по-прежнему имели такое же право (Tac. Hist. IV. 39; Dion Cass. LVI. 47, LIX. 24, LX. 16, сл.). Согласно установлению Августа, регулярные заседания проводились дважды в месяц (Suet. Aug. 35; Dion Cass. LV. 3). Для представительности собрания требовалось присутствие как минимум 400 сенаторов, но сам Август впоследствии изменил это правило, поставив его в зависимость от разнообразия и важности обсуждаемых вопросов (Dion Cass. LIV. 35, LV. 3). В более поздний период мы видим, что семидесяти или даже менее сенаторов было достаточно для представительности собрания (Lamprid. Al. Sever. 16). Постоянным председателем собрания был консул или сам император, если он занимал консульскую должность (Plin. Epist. II. 11, Panegyr. 76). На чрезвычайных заседаниях председательствовал тот, кто созвал сенат. Однако, даже если император не председательствовал, в силу своей должности трибуна он имел право внести на обсуждение любой вопрос и побудить сенат принять по нему решение (Dion Cass. LIII. 32; Lex de imperio Vespas.). Позднее это право было передано императору открыто и в положенной форме, под названием «право доклада» (jus relationis), и по мере того, как он получал право вносить три вопроса или более, это право стало называться «право трех, четырех, пяти и т.д. докладов» (jus tertiae, quartae, quintae, &c. relationis) (Vopisc. Prob. 12; J. Capitol. Pertin. 5, M. Antonin. 6; Lamprid. Al. Sev. 1). Император вносил в сенат свои предложения в форме письма (oratio, libellus, epistola principis), которое зачитывалось в сенате одним из его квесторов (Dion Cass. LIV. 25, LX. 2; Suet. Aug. 65, Tit. 6; Tac. Annal. XVI. 27; Dig. 1 tit. 13 s. 1. §§ 2 и 4) [ORATIONES PRINCIPUM]. Чтобы преторы не оказались стоящими ниже трибунов, они тоже получили jus relationis (Dion Cass. LV. 3). Способ ведения заседания и порядок опроса сенаторов для голосования в целом оставался таким же, как и при республике (Plin. Epist. VIII. 14, IX. 13); но при избрании магистратов сенат, подобно комициям в прежние времена, подавал голоса тайно, при помощи табличек (Plin. Epist. III. 20, XI. 5). Со времени Цезаря секретари, специально назначаемые для этой цели, вели протоколы заседаний сената под наблюдением сенатора (Suet. Caes. 20, Aug. 36; Tacit. Annal. V. 4, сл.; Spart. Hadrian. 3; Dion Cass. LXXVIII. 22). В случаях, требующих секретности (senatusconsultum tacitum), сенаторы сами исполняли обязанности секретарей (Capitol. Gord. 12). [* senatusconsultum tacitum: хотя и правдоподобен, но, возможно, не существовал. Из всей римской литературы этот термин и его объяснение встречается лишь однажды, в указанном отрывке; а Historia Augusta печально известна своей недостоверностью и тенденцией к намеренной фальсификации подобных красочных деталей. — Bill Thayer]

Поскольку римский император без всякого ограничения или ответственности концентрировал в своем лице всю власть, ранее принадлежавшую нескольким магистратам, — ясно, что сенат в своих административных полномочиях зависел от императора, который по своему желанию мог воспользоваться его советами или не воспользоваться. В правление Тиберия избрание магистратов было передано от народа сенату (Vell. Pat. II. 124; Tacit. Annal. I. 15; Plin. Epist. III. 20, VI. 19), которому, однако, предписывалось оказать особое внимание кандидатам, рекомендованным императором. Это правило существовало — с коротким перерывом в правление Калигулы — до третьего века, когда мы видим, что принцепс единолично осуществляет назначение магистратов (Dig. 48 tit. 14 s. 1). После смерти императора сенат имел право назначить его преемника, если он не был назван самим императором; однако крайне редко сенат имел возможность осуществить это право, ибо оно было узурпировано солдатами. Эрарий сначала номинально оставался под контролем сената (Dion Cass. LIII. 16, 22), но постепенно императоры взяли его в собственное исключительное управление (Dion Cass. LXXI. 33; Vopisc. Aurel. 9, 12, 20), и сенату не осталось ничего, кроме управления фондами города (arca publica), отделенными как от эрария, так и от фиска (Vopisc. Aurel. 20, 45), и права высказывать мнение о делах, связанных с финансовым законодательством (Dig. 49 tit. 14 s. 15 и 42). Август ограничил право сената на чеканку монеты только медными монетами, а в правление Галлиена это право было отменено полностью (Eckhel, D. N. Proleg. c. 13). Август установил, что никакие обвинения не должны более рассматриваться в комициях (Dion Cass. LVI. 40), и вместо этого возвысил сенат до положения верховного суда и передал в его юрисдикцию уголовные преступления, совершаемые сенаторами (Dion Cass. LII. 31, сл.; Suet. Calig. 2; Tacit. Annal. XIII. 44; Capitol. M. Antonin. 10), преступления против государства и личности императора (Dion Cass. LII. 15, 17, 22, LX. 16, LXXVI. 8; Suet. Aug. 66; Tacit. Annal. III. 49, сл.), и преступления, совершаемые провинциальными магистратами в ходе управления провинциями. Также сенат мог рассматривать апелляции на решения других судов (Suet. Nero, 17; Tacit. Annal. XIV. 28; Capitol. M. Antonin. 10; Vopisc. Prob. 13), тогда как, по крайней мере, со времени Адриана приговор сената не подлежал апелляции (Dion Cass. LIX. 18; Dig. 49 tit. 2 s. 1 § 2). Иногда принцепс передавал на рассмотрение сената дела, которые не относились [p. 1022] к вышеназванным категориям или которые он мог бы разрешить сам, — или просил сенат о сотрудничестве (Suet. Claud. 14, 15, Nero, 15, Domit. 8, сл.). О сенатских провинциях см. PROVINCIA.

Когда Константинополь стал второй столицей империи, Константин учредил в этом городе и второй сенат (Sozomen, II. 2; Excerpt. de gest. Const. 30), которому Юлиан даровал все привилегии римского сената (Zosim. III. 11; Liban. Orat. ad Theodos. II. p. 383, ed. Morell.). Императоры все еще иногда совещались с обоими сенатами в речах по вопросам законодательства (Cod. Theod. 6 tit. 2 s. 14; Symmach. Epist. X. 2. 28; Cod. 1 tit. 14 s. 3): константинопольский сенат сохранял свою роль в законодательной деятельности до девятого века (Nov. Leon. 78). Каждый сенат оставался также верховным судом, которому императоры передавали разбор важных преступлений (Amm. Marc. XXVIII. 1. 23; Symmach. Epist. IV. 5; Zosim. V. 11, 38). Однако уголовные преступления, совершенные сенаторами, теперь находились не в его юрисдикции, а в юрисдикции наместников провинций или префектов двух городов (Walter, p. 367, сл.). Гражданские дела сенаторов также подлежали суду префекта города (Cod. 3 tit. 24 s. 3; Symmach. Epist. X. 69). Сенаторское достоинство теперь приобреталось по наследству (Cod. Theod. 6 tit. 2 s. 2; 12 tit. 1 s. 58; Cassiodor. Variar. III. 6) и через получение определенных должностей при дворе, либо предоставлялось в виде особой милости императора по предложению сената (Cod. Theod. l. c.; Symmach. Epist. X. 25. 118). Дарование сенаторского достоинства считалось поистине одной из величайших почестей, какие могли быть оказаны человеку, и ценилось выше, чем во времена республики, но оно было весьма обременительным, ибо сенаторы должны были не только устраивать общественные игры (Symmach. Epist. X. 25, 28), дарить великолепные подарки императору (Cod. Theod. 6 tit. 2 s. 5), а в периоды нужды осуществлять чрезвычайные раздачи для народа (Zosim. V. 41; Symmach. Epist. VI. 14, 26, VII. 68), но, кроме того, платить особый налог на земельную собственность, который назывался follis или gleba (Zosim. II. 32; Cod. Theod. 6 tit. 2; Symmach. Epist. IV. 61). Сенатор, не имевший земельной собственности, облагался двойным folles (Cod. Theod. 6 tit. 2 s. 2, 6 tit. 4 s. 21). Поэтому к должности сенатора могли стремиться только богатейшие люди империи, к какой бы ее части они ни принадлежали. Префект города каждые три месяца представлял императору их список и отчет об их имуществе. (Symmach. X. 66, сл.). До времени Юстиниана консулы председательствовали в сенате, но с этого времени председателем всегда был префект города (Cod. Theod. 6 tit. 6 s. 1; Nov. Instit. 62).

Остается назвать некоторые знаки отличия и привилегии, которыми пользовались сенаторы:

1. Туника с широкой пурпурной полосой (latus clavus) впереди, которая была на ней выткана, а не нашивалась, как обычно считают (Acron. ad Horat. Sat. I. 5. 35; ср. I. 6. 28; Quinctil. XI. 3).

2. Род коротких сапог с буквой C впереди (Juv. VII. 192; Cic. Phil. XIII. 13). Обычно считается, что эта C означала centum и относилась к первоначальной численности сенаторов в сто (centum) человек.

3. Право занимать передние ряды в театрах и амфитеатрах. Эту привилегию впервые предоставил сенаторам Сципион Африканский Старший в 194 г. до н.э. (Liv. XXXIV. 54; Cic. pro Cluent. 47). Такая же честь на цирковых представлениях была дарована сенаторам Клавдием (Suet. Claud. 21; Dion Cass. LX. 7).

4. В определенный день на Капитолии совершалось жертвоприношение Юпитеру, и по этому случаю устраивался пир только для сенаторов; это право называлось jus publice epulandi (право участия в общественном обеде) (Gellius, XII. 8; Suet. Aug. 35).

5. Jus liberae legationis (право свободного легатства) [LEGATUS, sub finem].

Леонард Шмитц