Леонард Шмитц. СЛОВАРЬ ГРЕЧЕСКИХ И РИМСКИХ ДРЕВНОСТЕЙ.

CONSUL (ὕπατος), высший республиканский магистрат в Риме. Название, вероятно, состоит из con и sul; последняя часть содержит тот же корень, что и salio; таким образом, консулы — это «идущие вместе», подобно тому, как exul — «выходящий», а praesul — «идущий впереди».

Существует предание о том, что царь Сервий, упорядочив конституцию государства, намеревался отменить царскую власть и заменить ее ежегодной консульской магистратурой; как бы мы ни расценивали данное предание, но человек, придумавший эту должность, должен был глубоко понимать природу римского государства и его учреждений; и, как бы то ни было, тот факт, что консульская должность была учреждена немедленно после отмены царской власти, говорит о том, что она обдумывалась заранее. Несомненно также, что консульство не являлось латинским учреждением, ибо в Лации царская власть сменилась диктатурой — магистратурой, наделенной теми же полномочиями, что и царь, за исключением того, что она была ограничена определенным сроком.

Республиканский характер консульства, основанного в Риме как республиканская должность сразу же после отмены царской власти, проявлялся в том, что его полномочия были разделены между двумя лицами (imperium duplex), и в том, что его продолжительность составляла лишь год (annuum). Этот принцип, в целом, соблюдался на протяжении всего республиканского периода; единственные исключения состояли в том, что иногда вместо двух консулов назначался диктатор, а иногда, в случае смерти одного из консулов, второй оставался в должности один — либо потому, что оставшаяся часть года была слишком мала, либо по религиозным причинам (Dionys. V. 57; Dion Cass. XXXV. 4), — ибо в иных случаях, если один из консулов умирал либо отстранялся от должности до истечения срока своих полномочий, закон требовал, чтобы его коллега созвал комиции для выбора преемника (subrogare или sufficere collegam). Лишь во время потрясений последнего века республики Цинна оставался единственным консулом на протяжении почти всего года (Appian, De Bell. Civ. I. 78; Vell. Pat. II. 24; Liv. Epit. 83); а Помпея назначили единоличным консулом, чтобы не допустить его до диктатуры (Ascon. ad Cic. p. Mil. p. 37; Liv. Epit. 107; Appian, De Bell. Civ. II. 23, 25). Более того, в те смутные времена случилось даже так, что Цинна и Марий узурпировали консульские полномочия вообще без всяких выборов.

В древнейшие времена высшие магистраты назывались не консулами, а преторами, что характеризовало их как командующих армиями республики или как военачальников, стоящих во главе государства. Следы этого титула встречаются в древних законодательных и религиозных документах (Liv. VII. 3; Plin. H. N. VIII. 3; Fest. p. 161), а также в названиях praetorium (палатка консула), и porta praetoria в римском лагере (Paul. Diac. p. 123; Pseudo-Ascon. ad Cic. in Verr. I. 14). Иногда они также обозначаются словом judices (судьи), хотя, по-видимому, оно никогда не было их официальным титулом, а только указывало на их судебные полномочия (Varro, De L. L. VI. 9; Liv. III. 55). Название «консулы» было дано высшим должностным лицам в 305 г. до н.э. (Zonar. VII. 19), и в дальнейшем оставалось общепринятым титулом до самого падения Римской империи. С основанием республики, после изгнания Тарквиния, все полномочия, ранее принадлежавшие царю, были вручены консулам, за исключением полномочий царя как верховного жреца в государстве; ибо их отделили от прочих и передали жреческой должности царя священнодействий (rex sacrorum или rex sacrificulus).

Что касается консульских выборов, то они неизменно происходили в центуриатных комициях (comitia centuriata), под руководством консула или диктатора, а в случае их отсутствия — интеррекса. Консулы, выбранные таким образом на начало года, назывались ординарными консулами (consules ordinarii), в отличие от суффектов (suffecti), которые избирались на место тех, кто умер или отказался от должности, — хотя привилегии и полномочия у суффектов были нисколько не меньше, чем у ординарных консулов. (Liv. XXIV. 7, &c.; ср. XLI. 18). В те годы, когда консульство было вытеснено институтом военных трибунов с консульской властью (tribuni militares consulari potestate), последние, конечно, руководили выборами, как то делали консулы прежде и позднее, и в целом во всех отношениях должны рассматриваться как замена консулов. Однако существовало правило, согласно которому председательствующий на выборах магистрат сам не мог быть избран, — хотя зафиксировано несколько исключений из этого правила (Liv. III. 35, VII. 24, XXIV. 9, XXVII. 6). Дата выборов, которая объявлялась эдиктом за три нундины (Liv. III. 35, Liv. IV. 6, Liv. XLII. 28), естественно, зависела от даты вступления магистратов в должность. Последняя, однако не всегда была неизменной, но часто менялась. В целом, соблюдалось правило, что магистраты должны вступать в должность в календы или иды, если только определенные обстоятельства этому не препятствовали; но сами месяцы в разные времена были разными; известно не менее восьми-девяти месяцев, в которые консулы приступали к своим обязанностям, и во многих случаях мы знаем причины этих изменений. Реальная причина, как представляется, заключалась в том, что консулы, как и прочие магистраты, избирались на целый год, и если незадолго до конца года должность освобождалась в результате смерти или отставки, — их преемники, конечно, приступали к обязанностям в необычный день, который затем оставался dies solennis до тех пор, пока следующий подобный случай не требовал нового изменения. Насколько нам известно, первые консулы [p.353] вступили в должность в сентябрьские иды (Dionys. V. 1; Liv. VII. 3). Первое изменение, по-видимому, было вызвано сецессией плебеев в 493 г. до н.э., когда консулы приступили к обязанностям в сентябрьские календы (Dionys. VI. 49). С 479 г. до н.э. этот день был перенесен на целый месяц назад, ибо один из консулов предыдущего года пал в битве, а другой сложил с себя полномочия за два месяца до конца года; таким образом, новые консулы вступили в должность в секстильские календы (Dionys. IX. 13; Liv. III. 6). Этот день оставался неизменным до 451 г. до н.э., когда консулы отказались от должности и уступили место децемвирам, вступившим в должность в майские иды. Эта дата сохранялась в течение следующих двух лет (Dionys. X. 56; Zonar. VII. 18 Fast. Cap.); но после отмены децемвирата dies solennis должен был стать другой день, какой именно — неизвестно; и лишь в 443 г. до н.э. мы обнаруживаем, что это декабрьские иды. (Dionys. XI. 63). Данное изменение объяснялось тем, что избранные в предыдущем году военные трибуны были вынуждены сложить с себя полномочия (Liv. IV. 7; Dionys. XI. 62).

С тех пор декабрьские иды оставались dies solennis в течение длительного времени (Liv. IV. 37, V. 9, 11). В 401 г. до н.э. вследствие поражения под Вейями военные трибуны сложили полномочия, а их преемники вступили в должность в октябрьские календы. В 391 г. консулы приступили к обязанностям в квинтильские календы (Liv. V. 32; ср. 31, VII. 25, VIII. 20). После этого более ни о каких изменениях не сообщается, хотя упомянуты несколько событий, которые должны были сопровождаться переносом dies solennis; далее мы узнаем, что в 217 г. консулы вступили в должность в мартовские иды, и этот обычай оставался неизменным на протяжении многих лет (Liv. XXII. 1, XXIII. 30, XXVI. 1, 26, XLIV. 19), до тех пор, как в 154 г. до н.э. не было принято постановление, предписывающее магистратам вступать в должность 1 января; оно начало выполняться в следующем году и оставалось в силе до конца республики (Liv. Epit. 47; Fast. Praenest.). Изменения даты вступления консулов в должность в различные времена можно представить в виду следующей таблицы:

День вступления консулов в должность определял дату выборов, хотя четкого правила не существовало и в древнейшие времена выборы, вероятно, происходили очень незадолго до конца официального года, и то же самое иногда случалось в более поздний республиканский период (Liv. XXXVIII. 42, XLII. 28, XLIII. 11). Но после того, как первое января было зафиксировано как день вступления в должность, консульские комиции обычно проводились в июле или даже раньше, во всяком случае — до секстильских календ (Cic. ad Att. I. 16; ad Fam. VIII. 4). Но даже в этот период дата выборов в значительной степени зависела от усмотрения сената и консулов, которые часто их откладывали (Cic. ad Att. II. 20, IV. 16, p. Leg. Man. 1).

До 366 г. консульство не было доступно никому, кроме патрициев, но в этом году Л. Секстий стал первым плебейским консулом благодаря закону Г. Лициния (Liv. VI. 42, VII. 1). Однако патрициям, несмотря на закон, неоднократно удавалось не допускать плебеев к консульству (Liv. VII. 17, 18, 19, 22, 24, 28), до тех пор, пока в 342 г. восстание армии в Капуе не повлекло за собой, среди прочих важных последствий, четкое установление плебейского консульства; сообщается даже, что в это время был проведен плебисцит, разрешающий обоих консулов избирать из плебеев. (Liv. VII. 42). Попытки патрициев отстранить плебеев имели место еще в 297 г. до н.э. (Liv. X. 15, Cic. Brut. 14), но они не увенчались успехом, и принцип римской конституции, согласно которому оба консула не могут быть патрициями, остался в силе (Liv. XXVII. 34, Liv. XXXIX. 42). Кандидаты обычно подразделялись на две группы: одна из них желала получить патрицианское, а вторая — плебейское консульское место (in unum locum petebant, Liv. XXXV. 10). Но по мере того, как патриции оказались отодвинуты в тень растущим влиянием нобилей, случалось, что оба консула были плебеями. В 215 г. до н.э., впрочем, авгуры воспротивились избранию двух плебеев (Liv. XXIII. 31); но вскоре после этого, в 172 г. до н.э., оба консула все-таки оказались плебейскими, и когда это стало часто повторяться — древнее различие между патрициями и плебеями было окончательно предано забвению.

В республиканские времена консульство рассматривалось как высшая должность и величайшая честь, какая только может быть оказана человеку (Cic. p. Planc. 25; Paul. Diac. p. 136; Dionys. IV. 76), ибо диктатура, хотя и давала высший империй (majus imperium), не была регулярной магистратурой, а цензура, хотя и предоставлялась только консулярам, была все-таки много ниже консульства в плане полномочий и влияния. Так было до конца республики и, в особенности, до правления Юлия Цезаря, — когда консульство потеряло свое прежнее достоинство, ибо, желая наградить своих друзей, он обеспечивал им избрание иногда на несколько месяцев, а иногда даже на несколько часов (Suet. Caes. 76, 80, Nero, 15; Dion Cass. XLIII. 46; Macrob. Sat. II. 3).

Власть консулов первоначально была равна власти царей, чье место они заняли, — за исключением отделенной от нее религиозной власти царя священнодействий. Даже после законов Валерия и учреждения трибуната консулы — единственные обладатели исполнительной власти — сохраняли самые широкие полномочия во всех областях управления. Но по мере постепенного развития конституции некоторые важные функции были отделены от консульства и переданы новым должностным лицам. Впервые это произошло [p.354] в 443 г. до н.э. с цензурой, должностью, которая первоначально ограничивалась проведением ценза и распределения граждан по соответствующим классам, но впоследствии приобрела весьма широкие полномочия. [CENSOR.] Второй функцией, также отнятой у консулов, стала судебная власть, которую в 366 г. до н.э. передали специальной магистратуре, получившей название претуры [PRAETOR]; и с тех пор консулы действовали как судьи только в особых делах криминального характера, когда постановление сената уполномочивало их на это (Cic. Brut. 32; Liv. XXXIX. 17, &c., XLI. 9). Но, несмотря на такие ограничения, консульство продолжало рассматриваться как замена царской власти (Polyb. VI. 11; Cic. De Leg. III. 3).

Что касается природы консульской власти, то прежде всего мы должны разделить ее на две части, ибо консулы были и высшими гражданскими должностными лицами, и одновременно главнокомандующими армий. До тех пор, пока консулы оставались в городе Риме, они возглавляли правительство и администрацию, и все остальные магистраты, за исключением народных трибунов, являлись их подчиненными. Консулы созывали сенат и как председатели руководили его работой, они должны были вводить в силу постановления сената, и иногда, в случае острой необходимости, даже могли действовать собственной властью и под собственную ответственность. В качестве посредников консулы докладывали сенату о внешнеполитических делах; все донесения и сообщения доставлялись в их руки, прежде чем попадали в сенат; консулы представляли сенату иностранных посланников, и только консулы вели переговоры между сенатом и иностранными государствами. Также консулы созывали народное собрание и руководили им; то есть, проводили выборы, ставили на голосование законопроекты и должны были вводить решения народного собрания в действие (Polyb. VI. 12; COMITIA; SENATUS). Консулы контролировали весь внутренний механизм республики; для увеличения веса своей исполнительной власти они имели право вызвать и арестовать непокорных (vocatio и prensio, Cic. in Vat. 9, p. Dom. 41), которое было ограничено только правом апелляции на их приговор (provocatio); право консулов налагать наказания могло использоваться даже в отношении низших магистратов.

Внешними атрибутами власти консулов и одновременно средствами осуществления этой власти были двенадцать ликторов с фасциями, без которых консулы никогда не появлялись на публике (Liv. XXV. 17, XXVII. 27; Val. Max. I. 1 § 9; ср. Liv. VI. 34, XXXIX. 12) и которые цепочкой по одному шли впереди консулов (Liv. XXIV. 44; Val. Max. II. 2 § 4). Однако внутри города в фасции не включались топоры — это правило, как сообщается, было установлено Валерием Публиколой (Dionys. V. 2, 19, 75, X. 59) и непосредственно связано с правом апелляции на приговор консула, поскольку ни к диктатору, ни к децемвирам оно не применялось Ввиду того, что provocatio могло осуществляться только внутри города и на расстоянии тысячи шагов от него, следует предположить, что топоры не включались в фасции в этих же пределах; данному утверждению не противоречит тот факт, что, вернувшись с войны, консулы с топорами в фасциях появлялись на Марсовом поле, у самых ворот Рима — ибо они имели военный империй (imperium militare), прекращавшийся с их вступлением в город.

Но значительно более широкими были полномочия консулов в области верховного военного командования — когда они находились вне окрестностей Рима и были облечены полным империем. После того, как сенат принимал постановление о наборе в армию, консулы осуществляли набор и, прежде всего, назначали всех подчиненных офицеров (это право впоследствии консулы разделили с народом); а солдаты должны были приносить клятву верности консулам. Последние также определяли, какой контингент должны выставить союзники; а в назначенной им провинции консулы обладали неограниченной властью во всех сферах; не только в военных, но и во всех прочих делах, в том числе, в вопросах жизни и смерти, — исключая лишь заключение мира и договоров (Polyb. VI. 12; ср. EXERCITUS). Казна, впрочем, находилась под контролем сената; но, как кажется, в отношении военных издержек консулы не были ограничены суммами, отпущенными этим органом, а могли использовать государственные деньги, как того требовали обстоятельства; квесторы, однако, вели строгую отчетность по этим суммам (Polyb. VI. 12, 13, 15; Liv. XLIV. 16). Но когда возникала необходимость взять деньги из священной казны (aerarium sanctius), — ключи от которой, по-видимому, находились в исключительном распоряжении консулов, — последние должны были получить разрешение сената (Liv. XXVII. 10). В древние времена консулы имели право распоряжаться добычей по своему усмотрению; иногда они полностью или частично распределяли ее среди солдат, а иногда продавали и помещали вырученную сумму в государственную казну — что в позднейшие времена стало обычной практикой.

Злоупотребления консульской властью предотвращались, прежде всего, благодаря тому, что каждый из консулов зависел от своего коллеги, наделенного равными правами, ибо, — исключая заморские провинции, в которых каждый консул обладал неограниченной властью, — в остальных случаях два консула не могли ничего предпринять, если не были единодушны (Dionys. X. 17; Appian, De Bell. Civ. II. 11), и на приговор консула можно было апеллировать к его коллеге; более того, один консул мог по собственной инициативе наложить вето на действия другого (Liv. II. 18, 27, III. 34; Dionys. V. 9; Cic. De Leg. III. 4). Но во избежание излишних споров и соперничества с самого начала было решено, что на практике консулы должны исполнять свои должностные обязанности по очереди, меняясь каждый месяц (Dionys. IX. 43); того из них, кому в данном месяце принадлежала консульская власть, сопровождали двенадцать ликторов, поэтому обычно он обозначается выражением penes quem fasces erant (Liv. VIII. 12, IX. 8). В древнейшие времена его коллегу ликторы не сопровождали вообще, либо ему предшествовал акценз, а ликторы следовали за ним (Cic. De Re Publ. II. 31; Liv. II. 1, III. 33; ср. Dionys. V. 2, X. 24). Что касается последующего времени, то можно с уверенностью утверждать, что за консулом, не исполняющим должностные обязанности, следовало двенадцать ликторов (Suet. Caes. 20); время возникновения этого обычая неясно, и мы знаем лишь, что во времена Полибия у диктатора было 24 ликтора. Обычно считается, что консул, в данный месяц исполняющий обязанности, именовался старшим консулом (consul major); но [p.355] сами древние не знали точно, применялся ли этот термин к тому, кто имел фасции, либо к тому, кто был избран первым (Fest. p. 161); и, как представляется, есть серьезные основания считать, что слово «старший» относится только к возрасту консула, так что старшего из двоих называли consul major (Liv. XXXVII. 47; Cic. De Re Publ. II. 31; Val. Max. IV. 1 § 1; Plut. Publ. 12; Dionys. VI. 57). В силу почтения, оказываемого старшему, он руководил заседанием сената, проводившимся сразу после избрания (Liv. IX. 8; Gellius, II. 15). Еще один фактор, ограничивавший власть консулов, — это уверенность в том, что по окончании срока полномочий их можно будет призвать к отчету за действия, совершенные на этом посту. Зафиксировано много случаев, когда консулы после отставки были привлечены к ответственности и осуждены не только за незаконные и неконституционные действия, но также за военные неудачи, приписываемые их беспечности или недостатку способностей. (Liv. II. 41, 52, 54, 61, III. 31, XXII. 40, 49, XXVI. 2, 3, XXVII. 34; Cic. De Nat. Deor. II. 3; Val. Max. VIII. 1 § 4). Постоянно увеличивающаяся власть и самонадеянность народных трибунов этим не ограничилась, и мы нередко видим, что трибуны не только угрожали наказанием и арестом даже находящимся в должности консулам, но и осуществляли эти угрозы. (Liv. IV. 26, V. 9, XLII. 21, Epit. 48, 55; Cic. De Leg. III. 9, in Vat. 9; Val. Max. IX. 5 § 2; Dion Cass. XXXVII. 50, XXXVIII. 6, XXXIX. 39). Иногда сопротивление действиям консула оказывал сам народ (Liv. II. 55, 59). Наконец, консулы зависели от сената. [SENATUS.] Однако иногда бывало, что полномочия консулов, столь ограниченные республиканскими установлениями, расценивались как недостаточные для спасения республики от угрожающих ей опасностей, и в этих случаях сенатское постановление viderent или darent operam consules, ne quid respublica detrimenti caperet предоставляло им полную диктаторскую власть, не ограниченную ни сенатом, ни народом, ни трибунами. В древние времена такие постановления сената упоминаются редко, ибо в чрезвычайных обстоятельствах было принято назначать диктатора; но когда диктатура вышла из употребления, сенат с помощью вышеприведенной формулы на время облекал консулов диктаторской властью. [DICTATOR.]

Вступив в должность, консулы — а впоследствии также и преторы — договаривались друг с другом о том, каким делом каждый из них будет заниматься; так что каждый имел особую сферу ведения, называвшуюся его провинцией (provincia). Обычно провинции распределялись по жребию (sortiri provincias), если только коллеги не договаривались между собой без применения этого средства урегулирования (comparare inter se provincias, Liv. XXIV. 10, XXX. 1, XXXII. 8; Cic. ad Fam. I. 9). К жребию прибегали по той причине, что оба консула имели равные права, а не потому (как считают некоторые), что решение таким образом передавалось на волю богов. Если считалось, что один из консулов особенно соответствует определенной провинции — благодаря его опыту или личным качествам — нередко ему давалось поручение extra sortem или extra ordinem, т.е., сенатом и без метания жребия (Liv. III. 2, VIII. 16, XXXVII. 1; Cic. ad Att. I. 19; ср. Liv. XXXV. 20, XLI. 8). В древнейшие времена, по-видимому, было принято, чтобы лишь один из консулов отправлялся командовать войском, второй же оставался в Риме для защиты города и руководства гражданскими делами, — если только войны не велись двумя разными лагерями, что требовало присутствия на фронте обоих консулов (Dionys. VI. 24, 91; ср. Liv. III. 4, 22, VII. 38). Более того, мы видим, что даже когда Риму приходилось сражаться с одним грозным врагом, оба консула отправлялись на войну вместе (Liv. II. 44, III. 8, 66; VIII. 6, &c.) но силы были разделены между ними поровну, так что каждый командовал двумя легионами, и по очереди, через день, осуществлял верховное командование (Polyb. III. 107, 110, VI. 26; Liv. IV. 46, XXII. 27, 41, XXVIII. 9; ср. III. 70).

Когда римское владычество распространилось за естественные пределы Италии, двух консулов стало недостаточно для управления провинциями, и командование в некоторых из них поручалось преторам, тогда как более важные были оставлены консулам. Отсюда возникло разграничение консульских и преторских провинций (provinciae consulares и praetoriae) (Liv. XLI. 8). [PROVINCIA.] Вопрос о том, в какие провинции посылать консулов, а в какие — преторов, решал сенат, и это определялось либо до вступления магистратов в должность (Liv. XXI. 17), либо после этого, по предложению консулов (Liv. XXV. 1, XXVI. 28, XXVII. 7, &c.). Затем магистраты либо договаривались между собой, какая провинция кому достанется, либо тянули жребий — сначала, конечно, консулы, затем преторы. Один из законов Г. Гракха, однако, установил, что каждый год, еще до консульских выборов, сенат должен определять две консульские провинции, чтобы избежать пристрастности, ибо заранее было неизвестно, кто станет консулом. В древние времена консулы обычно приступали к управлению провинцией в год своего консульства — либо в самом его начале, либо позднее; но в конце республики консулы, находясь в должности, обычно оставались в Риме, а в провинции отправлялись на следующий год в качестве проконсулов, — до тех пор, пока в 53 г. до н.э. постановление сената, а через год — закон Помпея не установили, что консул или претор не должен выезжать в провинцию ранее, чем через пять лет после сложения своих полномочий. (Dion Cass. XL. 46, 56). Когда консул находился в провинции, его империй был ограничен ее территорией, и использование этого империя в любой другой провинции во все времена считалось незаконным. (Liv. X. 37, XXIX. 19, XXXI. 48, XLIII. 1). В редких случаях на это правило закрывали глаза ради блага республики (Liv. XXVII. 43, XXIX. 7). С другой стороны, консулу не дозволялось покидать провинцию до выполнения той задачи, ради которой он был туда послан, либо до прибытия преемника — если только он не получал специальное разрешение сената. (Liv. XXXVII. 47). Другие функции также иногда распределялись между консулами по жребию, если они не могли договориться, например, кто из них будет руководить консульскими или цензорскими выборами (Liv. XXIV. 10, XXXV. 6, 20, XXXIX. 32, XLI. 6), кто будет посвящать храм (Liv. II. 8, 27) или [p.356] назначать диктатора (Liv. IV. 26). В те времена, когда консулы должны были осуществлять ценз, они, несомненно, тянули жребий о том, кто из них conderet lustrum, и даже отправляясь в совместный поход, они, видимо, по жребию определяли направление действий каждого. (Liv. XLI. 18).

Вступление консула в должность сопровождалось множеством ритуалов: до рассвета каждый из них совершал для себя ауспиции — что в древнейшие времена, несомненно было делом величайшей важности, хотя в последующий период, как нам известно, превратилось в простую формальность (Dionys. II. 4, 6). Следует отметить, однако, что, каков бы ни был характер ауспиций, вступление в должность никогда из-за этого не отменялось и не откладывалось, поэтому приходится предположить, что целью являлось просто получение благоприятных знамений от богов и, если они были, — передача под покровительство богов должности, в которую вступал магистрат. После совершения ауспиций консул возвращался домой, надевал тогу-претексту (toga praetexta) (Liv. XXI. 63; Ov. ex Pont. IV. 4. 25, Fast. I. 81), и принимал приветствия (salutatio) от своих друзей и сенаторов (Dion Cass. LVIII. 5; Ov. ex Pont. IV. 4. 27, &c.). Сопровождаемый ими, а также толпой любопытных зрителей, консул надевал официальное облачение и отправлялся в храм Юпитера на Капитолии, где торжественно приносил в жертву богу белых быков. По-видимому, в процессии перед консулом несли курульное кресло (sella curulis), как символ его должности (Ov. l. c. IV. 4. 29, &c., 9, 17, &c.; Liv. XXI. 63; Cic. De Leg. Agr. II. 34). Затем начиналось заседание сената, на котором старший из двух консулов докладывал о положении дел в государстве, начиная с религиозных вопросов и далее переходя к прочим делам (referre ad senatum de rebus divinis et humanis, Liv. VI. 1, IX. 8, XXXVII. 1; Cic. ad Quir. post Red. 5). Среди религиозных вопросов консулы прежде всего должны были уделить внимание назначению Латинских празднеств (feriae Latinae), и до совершения торжественного жертвоприношения на Альбанской горе они не могли выехать в свои провинции. (Liv. XXI. 63, XXII. 1, XXV. 12, XLII. 10). Другие дела, о которых консулы докладывали сенату, касались распределения провинций и многих других проблем управления, часто — огромной важности. После этих выступлений заседание сената прекращалось, и сенаторы сопровождали консулов домой (Ov. ex Pont. IV. 4. 41); таким образом, консулы официально вступали в должность, занимая которую, они должны были действовать на благо страны.

Сведения о различных должностях, в разные времена заменявших консульство (таких, как диктатура, децемвират и военные трибуны с консульской властью) читатель может найти в соответствующих статьях. В конце республики консульство потеряло свою силу и значимость. Цезарь во время своей диктатуры нанес ему первый жестокий удар, ибо сам занял эту должность, одновременно будучи диктатором, и по собственному усмотрению обеспечивал избрание людей, в своих действиях полностью зависевших от его воли. Сам он был избран сначала на пять лет, затем на десять и наконец пожизненно. (Suet. Caes. 76, 80; Dion Cass. XLII. 20, XLIII. 1, 46, 49; Appian, De Bell. Civ. II. 106). В правление Августа консульская власть была лишь тенью прежней, и избираемые консулы не оставались в должности полный год, но обычно слагали с себя полномочия через несколько месяцев. (Dion Cass. XLVIII. 35, XLIII. 46; Lucan, V. 399). Эта беспорядочность разрослась до такой степени, что в правление Коммода было не менее двадцать пяти консулов в один год. (Lamprid. Commod. 6; Dion Cass. LXXII. 12). В республиканские времена год получал свое название по именам консулов, и во всех официальных документах их имена использовались для обозначения года; но с тех пор, как в году стало более двух консулов, только тех из них, которые вступали в должность в начале года, считались ординарными консулами (consules ordinarii) и давали название году, хотя суффекты тоже включались в фасты (Sueton. Domit. 2, Galb. 6, Vitell. 2; Senec. De Tra. III. 31; Plin. Panegr. 38; Lamprid. Al. Sev. 28). Ранг ординарных консулов был выше, чем избиравшихся позднее. Со времен Тиберия выборы консулов осуществлялись сенатом, который, конечно, избирал только тех, кого рекомендовал император; результаты выборов затем объявляли (renuntiare) народу, собравшемуся в так называемые комиции (comitia) (Dion Cass. LVIII. 20; Plin. Paneg. 77; Tac. Ann. IV. 68). В последние века империи обычно существовали почетные консулы (consules honorarii), избираемые сенатом и утверждаемые императором (Cassiod. I. 10; Justin. Nov. LXX. 80 c. 1), а консулы-суффекты в это время практически совсем не упоминаются, ибо Константин возродил древний обычай назначать только двух консулов — одного в Константинополе, второго в Риме, — которые должны были выполнять обязанности верховных судей (под руководством императора) в течение всего года, и кроме этих двоих не было никого, за исключением почетных консулов и консуляров. Хотя достоинство этих почетных консулов, так же, как ординарных консулов и консулов-суффектов, было лишь номинальным, тем не менее, оно считалось высшим в империи, и знатные и богатые люди добивались этой должности с огромным рвением, невзирая на связанные с ней значительные расходы на общественные развлечения, которые новоизбранный консул должен был устроить для своих друзей и народа (Lydus, De Magistr. II. 8; Liban. Orat. 8; Symmach. II. 64, IV. 8, X. 44; Sidon. Apollin. Epist. II. 3; Cassiod. II. 2, VI. 1; Procop. De Bell. Pers. I. 25). Иногда сами императоры принимали консульскую должность или передавали ее наследникам императорского престола. Последним консулом в Риме был Децим Теодор Паулин в 536 г., а в Константинополе — Флавий Базилий Юниор в 541 г. После этого императоры Востока сами принимали титул консула до тех пор, пока он окончательно не был предан забвению.

В империи официальные функции консулов были следующими: 1. Консулы председательствовали в сенате — хотя, конечно, только с позволения императора. 2. Они осуществляли правосудие, частично в экстраординарных (extra ordinem) (Tac. Ann. IV. 19, XIII. 4; Gell. XIII. 24), частично в ординарных случаях, таких, как освобождение рабов или назначение опекунов (Ammian. Marcell. XXII. 7; Cassiod. VI. 1; Sueton. Claud. 23; Plin. H. N. IX. 13); 3. Сдача в аренду государственных доходов — обязанность, ранее выполнявшаяся цензорами (Ov. ex Pont. IV. 5, 19); 4. Проведение цирковых игр и государственных торжеств в честь императоров, [p.357] которые они должны были оплачивать из своих собственных средств (Suet. Nero, 4; Juven. XI. 193, &c.; Cassiod., l. c., и III. 39, V. 42, VI. 10). Впрочем, некоторые императоры предоставляли денежные средства для подобных целей и пытались сдержать возрастающую расточительность консулов, но все эти ограничения имели преходящий характер. (Lamprid. Al. Sever. 43; Vopisc. Aurel. 12; Justin. Nov. 105). Также ср. различные работы по римской истории: K. D. Hüllmann, Röm. Grundverfassung, p. 125, &c.; K. W. Göttling, Gesch. der Röm. Staatsverf. p. 269, &c., и, прежде всего, Becker, Handbuch der Röm. Alterth. vol. II part II. pp. 87—126.

Леонард Шмитц

© 2006 Перевод О.В. Любимовой

Leonhard Schmitz. A Dictionary of Greek and Roman Antiquities, London, 1870, pp. 352—357.