Пальма первенства среди римских писателей, увековечивших в своих трудах события истории Вечного города в античную эпоху, по праву принадлежит Корнелию Тациту. Созданные им образы политических и государственных деятелей Рима I в. н.э. по достоинству вошли в золотой фонд мировой литературы. В первую очередь это касается образов римских императоров, вокруг которых, по существу, и строится повествование в главных произведениях Тацита, "Анналах" и "Истории". Однако труды Тацита, помимо их чисто литературного значения, являются для нас главным источником информации о событиях истории Рима эпохи ранней империи. Вопрос о достоверности созданной в сочинениях Тацита картины внутренней истории Рима в указанный период и, в частности, образов преемников Августа приобретает, таким образом, первостепенную важность.

Особое место среди принцепсов I в. н.э. в произведениях Тацита занимает фигура наследника основателя империи Тиберия Клавдия Нерона (14-37 гг.). Во-первых, посвящённая ему часть "Анналов" (книги I-VI) дошла до нас почти полностью (за исключением части V книги), чего, к сожалению, нельзя сказать о разделах, посвящённых другим Юлиям-Клавдиям: полностью утеряны книги, повествовавшие о правлении Гая и значительная часть "клавдиевых", а изложение событий правления Нерона в "Анналах" не было, как известно, доведено до конца. Во-вторых, Тиберий, пожалуй, наиболее противоречивая личность из всех Юлиев-Клавдиев: целый ряд качеств выгодно отличает его от последующих правителей империи, безумного Гая Калигулы, мягкотелого Клавдия, артиста Нерона. Более того, у нас есть все основания видеть в нём одного из наиболее выдающихся государственных деятелей не только ранней империи, но и всей римской истории. И тот же Тиберий остался в памяти римлян как жестокий тиран, свирепо расправлявшийся с теми, кого он подозревал в намерении посягнуть на величие его власти, даже если они приходились ему ближайшими родственниками.

Эти два фактора, хорошая сохранность "тибериевых" книг и очевидная значительность его личности привели к тому, что суждение о Таците-историке в Новое время формируется, прежде всего, на базе первой гексады "Анналов". Огонь критики, который обрушила на Тацита и его труд немецкая историография второй половины XIX века, был направлен, в первую очередь, против Тацита-биографа императора Тиберия. В следующем столетии критические установки школы Т. Моммзена были восприняты исторической наукой Великобритании и США и получили дальнейшее развитие в рамках так называемой "традиции реабилитации Тиберия", пик популярности которой пришёлся на 30-50ые годы. Но приблизительно с середины текущего века отношение к Тациту-историку начинает меняться: этапным моментом здесь был, по-видимому, выход в свет монографии Р. Сайма о Таците (1958 г.). В последующие годы признание высоких достоинств Тацита не только как художника и мастера слова, но и как историка постепенно становится общим местом в посвящённых ему исследованиях.1

Изменение отношения к трудам Тацита как к источнику по истории ранней империи во второй половине XX века имеет одну любопытную особенность: признавая, что взгляд Тацита на события римской истории I в. н.э. носил, в целом, реалистический характер,2 исследователи его творчества делают одно любопытное исключение - принципат Тиберия.3 Эпоха Тиберия представляется современным учёным временем глухой политической борьбы и острой социальной ломки, периодом, когда, старая аристократия всё ещё сохраняла сильные позиции и оказывала действенное сопротивление императорской власти.4 Тацит, писавший "тибериевы" книги "Анналов" при Траяне, не понял этой уже далёкой от него эпохи, как не понял он и Тиберия, не сумев увидеть в нём политика, для которого идеал старинной аристократической республики с сенатом во главе ещё сохранял всю свою притягательность.5 Таким образом, и в наши дни образ Тиберия в "Анналах" остаётся поводом для обвинений Тацита в необъективности, непонимании истинного смысла исторических событий и даже в преднамеренном искажении фактов. Однако против такого подхода, на наш взгляд, можно привести целый ряд возражений, главные из которых суммированы ниже.

Прежде всего, следует отметить то обстоятельство, что в нашем распоряжении отсутствует сопоставимая по обилию фактической информации с "Анналами" параллельная традиция, которая могла бы стать основой для пересмотра образа Тиберия у Тацита: "Римская история" Веллея Патеркула слишком краткая; к тому же, в части, касающейся Тиберия, история под пером Веллея вырождается в напыщенный панегирик.6

В пользу Тацита говорит также солидная источниковедческая база его труда, о которой мы можем судить как из самих "Анналов" (ссылки на acta senatus, acta diurna, мемуары, письма, сочинения предшественников), так и из переписки Тацита с Плинием Младшим. Друг Тацита, надо полагать, неплохо представлял себе его творческую кухню и мог объективно оценить качество его работы. Правда в письме Плиния Тациту, которое мы имеем в виду (Plin. Sec. Epist., VII), речь идёт не об "Анналах", а об "Истории", но почему мы должны предполагать, что, описывая принципат Тиберия, Тацит отступил от свойственной ему прежде основательной манеры работы с историческим материалом?

Не чуждый широко распространённому в античности взгляду, согласно которому изучение истории должно преследовать в первую очередь дидактические цели, Тацит полагал, что "Анналы" будут полезны всем тем, кому, как самому историку, выпало жить и служить государству при Цезарях (Tac. Ann., IV, 32-33). Основы империи были заложены в век Августа и его ближайших преемников, поэтому, чтобы познакомить своего читателя с определяющими социально-политическими особенностями эпохи принципата, Тацит обращается к периоду Юлиев-Клавдиев (ibidem, IV, 33). Однако выполнить своё назначение в качестве своеобразного руководства труд Тацита мог лишь в том случае, если содержавшиеся в нём exempla virtutis и exempla vitii были бы истинными, взятыми из жизни примерами доблести и порока, поданными, к тому же, в правдивом освещении. Таким образом, требование объективного освещения изложенных фактов органически вырастает из взятой на себя историком задачи: только так он мог научить своих соотечественников быть полезными государству даже находясь под властью правителей, враждебных доблести (Tac. Agr., 42).

Наконец, у нас есть возможность проверить достоверность образа Тиберия в "Анналах" сопоставив его с сообщениями Сенеки Младшего, значительная часть жизни которого пришлась на те годы, когда Римом управлял преемник Августа. В памяти современников правление Тиберия запечатлелось как эпоха жестокого террора и связанного с ним страха за свою жизнь, который глубоко пропитал высшие слои римского общества. Привлекать чрезмерное внимание к своей персоне в те годы было опасно, а принцип "живи незаметно" многим казался тогда воплощением житейской мудрости (Senec. De benef., III, 26; Epist. LV, 3).

Взятые в совокупности эти доводы, на наш взгляд, показывают, что картина правления Тиберия и образ этого императора в "Анналах" не содержат оснований для обвинений Тацита в предвзятости и необъективном освещении фактов, которые со времён Т. Моммзена предъявляла и продолжает предъявлять римскому историку новейшая историография. В своих основополагающих чертах они верны, и, хотя определённые коррективы могут и должны вноситься, о радикальном пересмотре античной традиции в данном случае не может быть и речи.

---

1 Подобная точка зрения высказывалась в научной литературе и до Р. Сайма. Так, в частности, русским учёным В. И. Модестовым и французским историком античности Г. Буассье независимо друг от друга была сформулирована так называемая теория moderatio, в рамках которой впервые была раскрыта вся сложность и неоднозначность отношения Тацита к империи Цезарей, под властью которых ему приходилось жить. В 30ые годы XX века появляется посвящённая Тациту работа Ф. Клингнера, а в 1950 году - монография Э. Параторе "Тацит". Все эти исследователи, так или иначе, подвергали пересмотру сформировавшийся в рамках позитивистской историографии взгляд на Тацита как на клеветника империи и к тому же посредственного и несамостоятельного историка. Однако именно книга Р. Сайма, ставшая крупным событием в мировой науке об античности, сыграла в этом процессе решающую роль: многие идеи, впервые высказанные В. И. Модестовым, Г. Буассье, Ф. Клингнером и Э. Параторе приобрели широкую известность через посредство книги Р. Сайма, не говоря уже о собственном вкладе английского учёного в изучение творческого наследия Тацита и римской истории I - начала II вв. н. э. См.: Модестов В. И. Тацит и его сочинения. СПб., 1864; Boissier G. Tacite. 2e йd. Paris, 1904; Klingner F. Tacitus// Klingner F. Rцmische Geisteswelt. 3 Aufl. Mьnchen, 1956, S. 451-471; Paratore E. Tacito. Milano, 1951; Syme R. Tacitus. Vol. I-II. Oxford, 1958.

2 Gooodyear F. R. D. History and biography// The Cambridge history of classical literature. Vol. II, 1982, p.654f.

3 Gooodyear F. R. D. 1) Tacitus. Oxford, 1970, p. 31-34; 2) History and biography, p. 649f.

4 Кнабе Г. С. Корнелий Тацит. М., 1981, с. 163-164.

5 Syme R. Tacitus. Vol. I, p. 427-428.

6 Syme R. M. Vinicius (cos. 19 B. C.)// Danubian Papers. Bucarest, 1971, p. 32f.